— Мне. Или сделай сладкий кофе.

Баль выдохнул дым и выбросил окурок в окно.

— Окей, масса.

Он любил странные словечки.

Пока хозяин комнаты заливал в миниатюрный чайник «акванову» и ставил его на крохотную электрическую плитку, Искин запустил «Моллер» на повторное сканирование. На тридцати процентах биопак подвис, и вылечило его только извлечение аккумулятора. Пришлось отрывать присоски и проводить процедуру активации по-новой.

Кстати…

Искин отлепил от девушки отработавшую ловушку. Колония мертвых юнитов казалась серым узором, нанесенным на стенки прозрачного колпака.

— Лем, тебе сколько ложек? — спросил Баль. — Сахарозаменителя у меня мало, если что.

— Три. Все равно — три.

Баль с кряхтением полез в шкафчик.

— Умеешь ты…

Искин отвернул колпак, вскрыл и высыпал его содержимое в рот. Мертвецы имели вкус пыли, но чуть кислили на языке. Что ж, скоро он узнает, есть ли в них что-то полезное. По крайней мере, станет известно, какая версия была поставлена девчонке изначально. Ходят слухи, что Фольдланд вовсю использует бегущих из страны, как шпионов. Причем люди и не подозревают, что собирают, систематизируют и делятся информацией с Гаусхоффеном или Кель-центром.

Может, и здесь так?

Перегрузившийся биопак пискнул. Запустилось сканирование. Семь процентов. Двадцать два процента…

— Лем.

— Что? — поднял глаза Искин.

— Кофе.

Баль сунул ему чашку с дымящейся черной бурдой.

— Синтетика?

— Ха! Я настоящий кофе уже года три как не видел!

— В «Ла Форже» за пять марок можно побаловать себя крохотной порцией, — сказал Искин, подув на кофе.

Баль присвистнул.

— Хрена себе!

— Меня тут угостили на прошлой неделе. Если бы я что-то разобрал…

От сладости кофе Искин слегка поплыл. Миг счастья был острый, резкий. Вспыхнул вселенной и тут же сжался обратно в ничто. У Искина даже появилось поганое чувство, будто его хирургически изъяли. Без анестезии.

Чик скальпелем…

Господи, маленькие мои, умеете вы сделать папе больно! Поманили и убили. Искин вздохнул и глотнул снова.

Нет, уже не то. Впрочем, и хорошо.

— Влей девчонке воды немного, — сказал он Балю.

— Куда? — раскрыл глаза Баль.

— В рот, господи!

— А!

Баль зачем-то поболтал бутылку, затем наклонился над так и не пришедшей в сознание девчонкой. Вода полилась мимо губ на постель.

— Баль! — остановил друга окриком Искин.

— У нее зубы сжатые.

— Лей осторожно.

— Понял.

Баль присел на кровать.

— И голову приподними, — сказал Искин, медленно вращая за спиной потихоньку отходящей рукой.

— Лем, ты меня как за маленького…

— А с тобой так и надо. Облагодетельствовал девчонку…

— Лем.

Глаза Баля, круглые, зеленоватые, обиженно моргнули.

— Ладно, извини, — сказал Искин, наблюдая как друг неуклюже водит горлышком бутылки по губам несчастной. — Напоил?

— Ага.

— На грудь плесни еще.

Пальцы Баля, закручивающие колпачок, замерли.

— Ей?

— Нет, мне! Я шучу.

— Так ей?

— О, Баль, Генрих-Отто, да!

Вода плеснула.

— Лем, я туплю, я не нарочно туплю, ситуация — сам видишь, — принялся извиняться Баль, вытряхивая из бутылки последние капли.

— Ты отдохнул? — спросил Искин, отставляя чашку на прикроватную тумбу.

— В каком смысле?

— В смысле, способен опять держать фонарь?

— Да, Лем, тут без вопросов.

— Сейчас держать придется меньше. Но, возможно, понадобится еще. Потом я бы на месте девчонки все же зарегистрировался.

— Лем, я ей скажу.

Искин повел биопаком в сторону, проверяя стабильность схемы, затем остановился, поднял голову.

— Баль, я не волшебник. Достаточно остаться десятку стабильных юнитов, и через месяц или через два они могут включиться снова. Черт знает, что выскочит из битой программы.

— Но если они битые, то, возможно, и не включатся.

— Возможно, — Искин откалибровал схему, разглядывая пузырчатый нарост колонии, одним усиком прилепившийся к лопатке, а другим — нырнувший в легкое. — Но, знаешь, это же Фольдланд-Киле-фабрик. Юниты юбер аллес. Ну, встанет она на учет, по-моему, ей же лучше.

— А ты? — спросил Баль, поднимая фонарь.

— Что — я?

— Ты почему не встал на учет?

— У меня — особая история, — отмахнулся Искин. — Длинная, безрадостная и полная цензурных вставок.

Баль хмыкнул.

— Ну, да, только это у всех так.

— Что, все бежали из Шмиц-Эрхаузена?

Баль побледнел.

— Лем, ты не рассказывал…

— Я и не бежал. Просто, Генрих мой Отто, мне сорок два. А девчонке — семнадцать-восемнадцать. Или вообще — шестнадцать. И она — никто. Она вряд ли, даже неосознанно, могла куда-нибудь вляпаться. Максимум — фигурирует в общем списке, в котором: «Фольдландс штаатсполицай просит экстрадировать на родину следующих лиц, заподозренных в незаконном пересечении государственной границы…» и так далее. Ей будет достаточно заполнить форму об угрозе политического преследования, и никто ее обратно не вышлет. Для меня же, мой дорогой друг, в противовес ей, Фольдланд — это богатое на взаимное неприятие друг друга прошлое.

— Ну, Лем, я же это… — виновато пробубнил Баль. — Если ты говоришь, что надо, так я ей скажу.

— И постарайся быть убедителен, — наставил палец Искин.

— Постараюсь, — кивнул Баль.

— И денег что ли… — Искин, порывшись в карманах, выудил несколько мятых банкнот в одну марку. — Дай ей от себя и от меня тоже.

— Лем…

— Дай, дай. Тощая же, как… И вообще — срам один, — сказал Искин, бросив взгляд на прозрачные трусики. — Может, приоденется.

— Я лучше ей на блошином рынке что-нибудь подберу.

— Ну, или так. Все! — Искин мотнул головой, показывая Балю на место у кровати. — Вставай на точку, свети.

— Руки мои, руки, — со вздохом сказал Баль, поднимая фонарь.

Вспыхнул свет.

Протягивая пальцы к ловушке, Искин случайно задел сосок. Сделалось неловко. Он подсел ближе, жмурясь, окунулся в конус света.

— Посвети девчонке на лицо.

— Понял, — сказал Баль.

Свет сдвинулся. Искин, сосредотачиваясь, зажмурился, накрыл ловушку ладонью с немеющими пальцами.

Холодно. Очень холодно. Больно!

Ах! Отдача от импульса, казалось, встряхнула внутренности. Искин дернулся, подбив затылком конус фонаря.

— Лем…

— Держи! Выше!

— А че ты дергаешься?

— Биопак пробивает. Получал разряд когда-нибудь?

— А-а.

— Бэ.

Свободной рукой Искин, кривясь, встряхнул «Моллер», по экрану которого бежали серые полосы ряби. Изображение восстановилось. Колония под правой ключицей распалась, частью уже втянувшись в ловушку. Хвостик, уходящий в головной мозг, сиротливо обвивал сухожилие. Нет, что-то с хвостиком не так.

Искин хлопнул девчонку по щеке. Голова свободно мотнулась. Сквозь губы струйкой стекла вода.

А вот это плохо.

— Лем…

Голос Баля был испуганным.

— Что? — спросил Искин, оттягивая веко лежащей.

— Она жива?

— Тьфу на тебя! — На всякий случай Искин прижал два пальца к сонной артерии девчонки и ощутил слабое биение. — Фонарь погаси.

В номере несмотря на включенные ночник и плафон сделалось темно.

— Так что? — отступил, взмахнул руками Баль. — Почему она еще не очнулась?

— Там отросток, — сказал Искин. — Проводящие юниты с функцией субконтроля. Их замкнуло на текущую задачу, когда я разрушил колонии.

Он отлепил ловушку. Зеленый светодиод мигнул и погас.

— А текущая задача?

— Стазис. Для ввода оперирующей программы. Грубо говоря, искусственно вызванная кома. Видимо, какой-то рассинхрон. Если, конечно, это не самовольство юнитов. Они, как мы знаем, битые. Раньше глубокое программирование носителя начиналось с финальной стадии. Но…

Искин спрятал ловушку в карман и с усилием потер лицо ладонями. Кисть правой руки предсказуемо ныла.

— Это лечится? — спросил Баль.